Всего в Эстонии 8 частных общеобразовательных школ (данные на 1995/96 учебный год). Из них 5 — с русским языком обучение и одна — смешанная (в Пярну). Из упомянутых пяти 4 находятся в Таллинне. Сегодня я хочу познакомить вас с тремя столичными частными школами, а заодно и поговорить о проблемах частного образования вообще.
При пересказе чьих-либо слов всегда остаётся опасность того, что они могут быть переданы неточно. Поэтому предоставим авторам возможность высказаться самим. От имени Русской гуманитарной школы (РГШ) выступит администратор американской программы Екатерина Гриднева. Про частную школу «Полилог» (ЧШП) расскажет её директор Эльза Гречкина. Таллиннскую школу менеджеров (ТШМ) представит заместитель директора Хелле Кельдер.
Любой разговор начинается обычно со знакомства. Когда открылась ваша школа? Сколько у вас учеников? Каковы особенности вашей учебной программы? Эти и другие вопросы я первым делом задала своим собеседницам.
Екатерина Гриднева (РГШ):
— Наша школа работает пять лет. И сейчас у нас уже укомплектованы 10 классов — с первого по шестой. Плюс один подготовительный. Ребят повзрослее мы не набираем — растим своих старшеклассников. Максимальное количество учеников в классе — 22-23, но есть классы, где всего десять человек. Всего же у нас сейчас около 200 учащихся. Работают с ними 16 учителей английского языка (в том числе трое — иностранцы, носители языка), двое преподавателей русского языка и литературы, три — эстонского языка, учитель математики, семь педагогов начальных классов. Есть учителя творчества и музыки.
Эльза Гречкина (ЧШП):
— Мы открылись 1 сентября 1994 года. Лицензия действительна до 1997 года, но ещё до окончания срока её действия мы, я думаю, представим в министерство проект своего учебного плана и сможем в будущем именоваться уже гимназией. У нас 16 преподавателей и 102 ученика в пяти классах (от 16 до 22-х в одном). Обучение в «Полилоге» ведётся с 7-го по 12-й классы. Кстати, в конце 1996/97 учебного года у нас будут первые выпускники. Стоимость? Для родителей — немногим более 1000 крон в месяц. Однако нужно учесть, что на самом деле одно учебное место в «Полилоге» стоит около 3000 крон, но две трети расходов берёт на себя школа.
Наша специфика — это классическое гимназическое образование. Без каких-либо уклонов. Мы стремимся к гармоничным, универсальным знаниям. На основе, конечно, общереспубликанской программы. Среди наших особенностей можно назвать такие предметы как история мировой и отечественной культуры, история искусств, музыки, религиозных учений. Дисциплина «Технология» включает домоведение, современные производственные и информационные технологии. Ребята ведут серьезные проектные исследовательские работы по социальной психологии, культуре, экономике. Особое внимание мы уделяем языкам: эстонскому, английскому, немецкому, русскому. Факультативно можно изучать латынь.
Хелле Кельдер (ТШМ):
— Когда всё началось? О, это было очень давно. Ещё в 1984-м. именно тогда у нас в стране начали проводить первые деловые игры. Впрочем, колледж открылся позже — в 1993 г. А ещё и как гимназия мы работаем с прошлого года. То есть теперь мы даём не только специальность — она называется деловое администрирование, или менеджмент, но и среднее образование. По статусу мы сейчас являемся средним специальным учебным заведение, по-старому — техникумом. Учащиеся теперь получают у нас аттестат о среднем образовании плюс диплом государственного образца о приобретении профессии. Таким образом, у наших выпускников есть всё для начала самостоятельной жизни, за исключением только одного — жизненного опыта. Причём только позже ребята осознают (я поняла это во время бесед с нашими прежними учениками), насколько необычной, уникальной была их учёба. Одна только социальная технология чего стоит. Этому курсу Владимира Тарасова просто ещё нет аналогов. Многие полагают, что менеджмент — это искусство предпринимательства. Не совсем так. Это — искусство управления людьми. А через людей — чем угодно. Зная менеджмент и экономику (что мы ребятам даём), плюс специфику какой-то области (скажем, строительства), можно создать собственную фирму и добиться её процветания. А некоторые ребята возможно, станут хорошими, грамотными помощниками в родительском бизнесе.
Сейчас в ТШМ шесть классов: по одному — с 7-го по 10-й и два одиннадцатых. О качестве же знаний, получаемых у нас, я считаю, можно будет судить более точно по успехам тех ребят, которые пришли к нам семиклассниками. Ведь сами посудите, как много пропущенного в обычной школе нужно за три года успеть наверстать девятикласснику, в то время как одних только языков у нас 16 часов в неделю.
А теперь я постараюсь войти в роль обычного современного обывателя, настроенного по отношению ко всему частному резко отрицательно, вечно недовольного и подозрительного. Впрочем, в его брюзжании иногда слышатся вполне разумные мысли, довольно убедительные доводы и очень логичные предположения. Вот, например, что он говорит про учителей частных школ. Обман, халтура. Горазды только деньги вытягивать, а преподают нисколько не лучше. Да и может ли человек делать что-то по-другому, иначе, качественнее, если он вышел из той же общеобразовательной системы? Ведь он сам нисколько не изменился, изменилась только его зарплата. Хотя нет. Он теперь находится в финансовой зависимости от родителей своих учеников, а значит и от самих учеников тоже. Так станет ли он теперь жестко требовать выполнения домашних заданий, если в любой момент может услышать в ответ: «Да отстаньте вы, Марь-Ванна, вот уйду в другую школу, будет вам тогда зарплата». Впрочем, в подобной ситуации теперь находятся и государственные школы, ведь согласно новому постановлению правительства, финансирование школ теперь будет зависеть от количества учеников в них.
Екатерина Гриднева (РГШ):
— Да, учителя государственных школ действительно иногда называют нас штейкбрехерами, мол, погнались за длинным рублём. Мол, уходят только худшие, лучшие остаются. Нет, скажу я вам. Не могу говорить за всех, что кого сюда привело, но одно знаю точно, это — отнюдь не зарплата. Ведь она ненамного больше, чем в государственных школах.
А приходят к нам по-разному. Мы ищем интересных людей. Требования у нас — все те, что и в обычной школе, плюс умение общаться с родителями, которые нам платят за обучение их детей. С теми же учителями, кто недостаточно знает своё предмет, нетребователен, конфликтует и с учениками, и с родителями (не с одним — такое у каждого возможно, а со всем коллективом родителей), одним словом, с теми, кто не может преодолеть совдеповский подход к школе и образованию, мы расстаёмся.
Эльза Гречкина (ЧШП):
— Все учителя нашей школы имеют высшее образование по своей специальности. Кстати, педагогический коллектив у нас довольно молодой, средний возраст — около 40. Но главное — мы сами работаем над созданием «полилоговоского типа» учителя. Да, к нам приходят со своими установками, но если вы спросите, может ли человек, вышедший из той же системы, работать по-другому, я отвечу — может. Мы сами воспитываем себе учителей. Так, чтобы главной их установкой стала осознанная ответственность. Зачем я пришёл? Что я делаю? Если на этот вопрос учитель отвечает: «Я научил», значит, он ничего не сделал. Если же: «Я научился» — он не зря прожил день, год, жизнь. Наш учитель говорит себе: этого не директор от меня требует, не учительский кодекс, этого я сам от себя требую. Если же кому-то не удаётся измениться, ситуация сама выталкивает его из нашего коллектива.
Хелле Кельдер (ТШМ):
— Знаете, какого учителя мы берём к себе на работу? Не того, кто сам хорошо знает математику. А того, чьи ученики её хорошо знают. У нас несколько иные требования к педагогам. Во-первых, мы хотим, чтобы у ребят сохранялись остаточные знания. А не происходило бы так, как происходит в обычной школе — вызубрили к экзамену, сдали и забыли. Во-вторых, нас не устраивает этика взаимоотношений между учителями и детьми в государственных школах. Я не говорю обо всех педагогах, но уж слишком часто там можно услышать: «А ты знаешь, Петров, сколько мне платят, а ты ещё хочешь, чтобы я второй раз пришла принимать у тебя зачёт по физике». Наш учитель — это некто, стоящий рядом с родителями. А уволить? В частной школе это сделать даже проще, чем в государственной. Выплачивается компенсация — и всё.
Влезу-ка я опять в шкуру нашего брюзжащего обывателя и послушаю, что он говорит на сей раз про учеников частных школ. Разгильдяи, лодыри. Зна-а-ют, негодники, что никто их не выгонит — кому охота терять деньги, — вот и бездельничают. А если папа подарит школе лишний компьютер, то и вовсе обнаглеют: «Как, Марь-Ванна, вы мне только «тройку» ставить собираетесь, подумайте, может, всё-таки «пять»…»
Меняется ли, размышляю теперь уже я сама, отношение детей к учёбе после того, как их родители начинают выкладывать по кругленькой сумме в месяц? И если меняется, то отчего это происходит? Только ли из-за денег? Или большую роль играют другой стиль общения, иные требования, более высокий уровень преподавания? Может, им просто начинает нравиться учиться?
Екатерина Гриднева (РГШ):
— В нашей школе ученик является центром. Наша цель — создать ему комфортную обстановку для наиболее полной реализации. Но никого мы не держим у нас насильно. Были случаи, когда мы расставались с ребятами. Из-за того, например, что они совершенно не тянули программу, не справлялись с нагрузкой. Скажем, мы видели, что к третьему классу малыш совсем забился в себя, ему трудно, он не успевает. Понимая, что можем загубить ребёнка, мы и рекомендуем родителям сменить школу. Но уж точно, никогда у нас оценка и оплата не были связаны. Если же говорить про отличия наших учеников от других, то они очень заметны. Не могу сформулировать, в чём это выражается, но наши – они какие-то… наши. На переменку не торопятся, хотят доделать начатое. На каникулы уходить не желают —– говорят, скучно.
Эльза Гречкина (ЧШП):
— Когда мы теряем ученика, мы думаем прежде всего не о том, сколько потеряли денег, а делаем педагогический анализ: почему ученик предпочёл другое учебное заведение. Но бывает, что мы и сами «уходим» ученика — если при своих нормах поведения он не укладывается в наш моральный климат. Что же касается предположения, будто в частных школах учатся исключительно недоросли богатеньких родителей, то я что-то не припомню ни одного такого тупого или, лучше, тупикового, случая. Гораздо больше историй, вселяющих оптимизм. Приходит к нам в седьмой класс человечек, голова – в желудке, а проучится год – весь как бы распрямляется, глаза светятся. Недавно, правда, пришлось проститься с таким вот — из желудка — парнем. Закончил у нас десятый, а у отца не сложился бизнес. Жалко, конечно, но мы знаем, всё у него теперь всё равно будет хорошо.
Хелле Кельдер (ТШМ):
— Вот видите пачку — это личные дела тех, с кем мы расстались только в этом году (я сосчитала — 18 штук. — В.М.). Можно назвать это исключением, но мы стараемся дать людям возможность сделать решающий шаг первыми. Помогаем им сохранить лицо. Чтобы они сами пришли к нам и сказали: «Мы решили перевести сына в другую школу». Со своей же стороны мы только предупреждаем: в нашей школе не курят, не выпивают, не сквернословят… Кто-то, возможно, скажет — это личное дело каждого, вырастет — поймёт. Нет, это не просто вредные привычки, это — образ жизни. Однако высокие требования не значат, что мы не даём ребятам шанс. Детям нужно давать шанс. И ещё их нужно очень любить, чтобы изменить. Мы ни на ком не ставим крест заранее. Мы даём ребятам время на адаптацию, но, если кто-то не может преодолеть себя, мы его… не исключаем, нет, — предлагаем покинуть школу. А требования у нас действительно очень высокие. Вот этот (Хелле Валентиновна перебирает папки) курит. Этот — жестокий. А ещё хвастает: «У меня компьютер, машина». Эта — ленивая. Этот — опять жестокий, просто терроризировал одну девочку, обзывал матом, делал соответствующие жесты руками. Ужас. Этот — ленивый, очень много прогулял. Эта — проявляет повышенный интерес к мальчикам. Я и сама в юности была страшно влюбчивой. Но это не должно мешать учёбе. И не должно мешать мальчикам, которых ведь очень легко отвлечь… Этот — ужасно сквернословит. И курит. Знаете, у нас такое правило, если кто-то оскорбит нашего ученика даже где-то на улице, в трамвае, он не имеет права выругаться в ответ. Этот (госпожа Кельдер продолжает просматривать папки) … А-а, это очень грустно. Замечательный парнишка. Но родители не могут больше платить. Честно ему всё объяснили. Пришли ко мне забирать документы, спрашиваю, а почему сын не с вами. А он, отвечают, в машине остался, плачет…
Что ж, подведём итог? Частной школе сейчас очень трудно. Она испытывает колоссальный прессинг со стороны государственных структур, преодолевает существующее в обществе предубеждение. Какое может быть развитие, о каких перспективах можно говорить сейчас, если школа эта борется пока просто за выживание. Но она — и это общее мнение — должна существовать. Ведь есть дети, которым трудно учиться в огромных государственных школьных комбинатах. Есть дети, воспитанные мягкими, подверженные стрессам, дети, у которых сформированы ценности, которые имеют тягу к знаниям. Эти дети только страдают в тех огромных школах, где безумно шумно, где все вертятся, где тебя запросто могут столкнуть с лестницы… Я уже не говорю про то, что они, да и все остальные тоже, не получают там ни образования, ни воспитания.
Есть учителя, которых не устраивает система управления современной школой, при которой сверху задаются жесткие рамки — и содержательные, и финансовые. Есть учителя, которых угнетает невозможность свободного творчества в государственной школе.
Есть, наконец, родители, которые осознали необходимость качественного добротного образования. Которые лучше откажутся от поездки за границу во время отпуска или от лишнего выходного костюма, а может, даже мобилизуют родственников или влезут в долги, но соберут деньги детям на учёбу. Потому что знают: для них, детей, сейчас нет ничего важнее знаний, образования. Потому что это — их будущее, их статус, их положение в обществе, их круг общения, их личное счастье, наконец.
Вот для таких-то детей, родителей и учителей и работают сегодня частные учебные заведения. Уверена, в будущем их станет ещё больше — поскольку спрос на качественное образование растёт. А возможно, и государственные школы перенесут что-то из опыта частных в свои условия. И станут богаче и интереснее. Пока же, да не будут педагоги на меня в обиде, государственные школы по всем параметрам очень сильно уступают и Русской гуманитарной школе, и частной школе «Полилог», и, тем более, — Таллиннской школе менеджеров.
При пересказе чьих-либо слов всегда остаётся опасность того, что они могут быть переданы неточно. Поэтому предоставим авторам возможность высказаться самим. От имени Русской гуманитарной школы (РГШ) выступит администратор американской программы Екатерина Гриднева. Про частную школу «Полилог» (ЧШП) расскажет её директор Эльза Гречкина. Таллиннскую школу менеджеров (ТШМ) представит заместитель директора Хелле Кельдер.
Будем знакомы
Любой разговор начинается обычно со знакомства. Когда открылась ваша школа? Сколько у вас учеников? Каковы особенности вашей учебной программы? Эти и другие вопросы я первым делом задала своим собеседницам.
Екатерина Гриднева (РГШ):
— Наша школа работает пять лет. И сейчас у нас уже укомплектованы 10 классов — с первого по шестой. Плюс один подготовительный. Ребят повзрослее мы не набираем — растим своих старшеклассников. Максимальное количество учеников в классе — 22-23, но есть классы, где всего десять человек. Всего же у нас сейчас около 200 учащихся. Работают с ними 16 учителей английского языка (в том числе трое — иностранцы, носители языка), двое преподавателей русского языка и литературы, три — эстонского языка, учитель математики, семь педагогов начальных классов. Есть учителя творчества и музыки.
Эльза Гречкина (ЧШП):
— Мы открылись 1 сентября 1994 года. Лицензия действительна до 1997 года, но ещё до окончания срока её действия мы, я думаю, представим в министерство проект своего учебного плана и сможем в будущем именоваться уже гимназией. У нас 16 преподавателей и 102 ученика в пяти классах (от 16 до 22-х в одном). Обучение в «Полилоге» ведётся с 7-го по 12-й классы. Кстати, в конце 1996/97 учебного года у нас будут первые выпускники. Стоимость? Для родителей — немногим более 1000 крон в месяц. Однако нужно учесть, что на самом деле одно учебное место в «Полилоге» стоит около 3000 крон, но две трети расходов берёт на себя школа.
Наша специфика — это классическое гимназическое образование. Без каких-либо уклонов. Мы стремимся к гармоничным, универсальным знаниям. На основе, конечно, общереспубликанской программы. Среди наших особенностей можно назвать такие предметы как история мировой и отечественной культуры, история искусств, музыки, религиозных учений. Дисциплина «Технология» включает домоведение, современные производственные и информационные технологии. Ребята ведут серьезные проектные исследовательские работы по социальной психологии, культуре, экономике. Особое внимание мы уделяем языкам: эстонскому, английскому, немецкому, русскому. Факультативно можно изучать латынь.
Хелле Кельдер (ТШМ):
— Когда всё началось? О, это было очень давно. Ещё в 1984-м. именно тогда у нас в стране начали проводить первые деловые игры. Впрочем, колледж открылся позже — в 1993 г. А ещё и как гимназия мы работаем с прошлого года. То есть теперь мы даём не только специальность — она называется деловое администрирование, или менеджмент, но и среднее образование. По статусу мы сейчас являемся средним специальным учебным заведение, по-старому — техникумом. Учащиеся теперь получают у нас аттестат о среднем образовании плюс диплом государственного образца о приобретении профессии. Таким образом, у наших выпускников есть всё для начала самостоятельной жизни, за исключением только одного — жизненного опыта. Причём только позже ребята осознают (я поняла это во время бесед с нашими прежними учениками), насколько необычной, уникальной была их учёба. Одна только социальная технология чего стоит. Этому курсу Владимира Тарасова просто ещё нет аналогов. Многие полагают, что менеджмент — это искусство предпринимательства. Не совсем так. Это — искусство управления людьми. А через людей — чем угодно. Зная менеджмент и экономику (что мы ребятам даём), плюс специфику какой-то области (скажем, строительства), можно создать собственную фирму и добиться её процветания. А некоторые ребята возможно, станут хорошими, грамотными помощниками в родительском бизнесе.
Сейчас в ТШМ шесть классов: по одному — с 7-го по 10-й и два одиннадцатых. О качестве же знаний, получаемых у нас, я считаю, можно будет судить более точно по успехам тех ребят, которые пришли к нам семиклассниками. Ведь сами посудите, как много пропущенного в обычной школе нужно за три года успеть наверстать девятикласснику, в то время как одних только языков у нас 16 часов в неделю.
Каким ты был, таким остался?
А теперь я постараюсь войти в роль обычного современного обывателя, настроенного по отношению ко всему частному резко отрицательно, вечно недовольного и подозрительного. Впрочем, в его брюзжании иногда слышатся вполне разумные мысли, довольно убедительные доводы и очень логичные предположения. Вот, например, что он говорит про учителей частных школ. Обман, халтура. Горазды только деньги вытягивать, а преподают нисколько не лучше. Да и может ли человек делать что-то по-другому, иначе, качественнее, если он вышел из той же общеобразовательной системы? Ведь он сам нисколько не изменился, изменилась только его зарплата. Хотя нет. Он теперь находится в финансовой зависимости от родителей своих учеников, а значит и от самих учеников тоже. Так станет ли он теперь жестко требовать выполнения домашних заданий, если в любой момент может услышать в ответ: «Да отстаньте вы, Марь-Ванна, вот уйду в другую школу, будет вам тогда зарплата». Впрочем, в подобной ситуации теперь находятся и государственные школы, ведь согласно новому постановлению правительства, финансирование школ теперь будет зависеть от количества учеников в них.
Екатерина Гриднева (РГШ):
— Да, учителя государственных школ действительно иногда называют нас штейкбрехерами, мол, погнались за длинным рублём. Мол, уходят только худшие, лучшие остаются. Нет, скажу я вам. Не могу говорить за всех, что кого сюда привело, но одно знаю точно, это — отнюдь не зарплата. Ведь она ненамного больше, чем в государственных школах.
А приходят к нам по-разному. Мы ищем интересных людей. Требования у нас — все те, что и в обычной школе, плюс умение общаться с родителями, которые нам платят за обучение их детей. С теми же учителями, кто недостаточно знает своё предмет, нетребователен, конфликтует и с учениками, и с родителями (не с одним — такое у каждого возможно, а со всем коллективом родителей), одним словом, с теми, кто не может преодолеть совдеповский подход к школе и образованию, мы расстаёмся.
Эльза Гречкина (ЧШП):
— Все учителя нашей школы имеют высшее образование по своей специальности. Кстати, педагогический коллектив у нас довольно молодой, средний возраст — около 40. Но главное — мы сами работаем над созданием «полилоговоского типа» учителя. Да, к нам приходят со своими установками, но если вы спросите, может ли человек, вышедший из той же системы, работать по-другому, я отвечу — может. Мы сами воспитываем себе учителей. Так, чтобы главной их установкой стала осознанная ответственность. Зачем я пришёл? Что я делаю? Если на этот вопрос учитель отвечает: «Я научил», значит, он ничего не сделал. Если же: «Я научился» — он не зря прожил день, год, жизнь. Наш учитель говорит себе: этого не директор от меня требует, не учительский кодекс, этого я сам от себя требую. Если же кому-то не удаётся измениться, ситуация сама выталкивает его из нашего коллектива.
Хелле Кельдер (ТШМ):
— Знаете, какого учителя мы берём к себе на работу? Не того, кто сам хорошо знает математику. А того, чьи ученики её хорошо знают. У нас несколько иные требования к педагогам. Во-первых, мы хотим, чтобы у ребят сохранялись остаточные знания. А не происходило бы так, как происходит в обычной школе — вызубрили к экзамену, сдали и забыли. Во-вторых, нас не устраивает этика взаимоотношений между учителями и детьми в государственных школах. Я не говорю обо всех педагогах, но уж слишком часто там можно услышать: «А ты знаешь, Петров, сколько мне платят, а ты ещё хочешь, чтобы я второй раз пришла принимать у тебя зачёт по физике». Наш учитель — это некто, стоящий рядом с родителями. А уволить? В частной школе это сделать даже проще, чем в государственной. Выплачивается компенсация — и всё.
Куплю… знания
Влезу-ка я опять в шкуру нашего брюзжащего обывателя и послушаю, что он говорит на сей раз про учеников частных школ. Разгильдяи, лодыри. Зна-а-ют, негодники, что никто их не выгонит — кому охота терять деньги, — вот и бездельничают. А если папа подарит школе лишний компьютер, то и вовсе обнаглеют: «Как, Марь-Ванна, вы мне только «тройку» ставить собираетесь, подумайте, может, всё-таки «пять»…»
Меняется ли, размышляю теперь уже я сама, отношение детей к учёбе после того, как их родители начинают выкладывать по кругленькой сумме в месяц? И если меняется, то отчего это происходит? Только ли из-за денег? Или большую роль играют другой стиль общения, иные требования, более высокий уровень преподавания? Может, им просто начинает нравиться учиться?
Екатерина Гриднева (РГШ):
— В нашей школе ученик является центром. Наша цель — создать ему комфортную обстановку для наиболее полной реализации. Но никого мы не держим у нас насильно. Были случаи, когда мы расставались с ребятами. Из-за того, например, что они совершенно не тянули программу, не справлялись с нагрузкой. Скажем, мы видели, что к третьему классу малыш совсем забился в себя, ему трудно, он не успевает. Понимая, что можем загубить ребёнка, мы и рекомендуем родителям сменить школу. Но уж точно, никогда у нас оценка и оплата не были связаны. Если же говорить про отличия наших учеников от других, то они очень заметны. Не могу сформулировать, в чём это выражается, но наши – они какие-то… наши. На переменку не торопятся, хотят доделать начатое. На каникулы уходить не желают —– говорят, скучно.
Эльза Гречкина (ЧШП):
— Когда мы теряем ученика, мы думаем прежде всего не о том, сколько потеряли денег, а делаем педагогический анализ: почему ученик предпочёл другое учебное заведение. Но бывает, что мы и сами «уходим» ученика — если при своих нормах поведения он не укладывается в наш моральный климат. Что же касается предположения, будто в частных школах учатся исключительно недоросли богатеньких родителей, то я что-то не припомню ни одного такого тупого или, лучше, тупикового, случая. Гораздо больше историй, вселяющих оптимизм. Приходит к нам в седьмой класс человечек, голова – в желудке, а проучится год – весь как бы распрямляется, глаза светятся. Недавно, правда, пришлось проститься с таким вот — из желудка — парнем. Закончил у нас десятый, а у отца не сложился бизнес. Жалко, конечно, но мы знаем, всё у него теперь всё равно будет хорошо.
Хелле Кельдер (ТШМ):
— Вот видите пачку — это личные дела тех, с кем мы расстались только в этом году (я сосчитала — 18 штук. — В.М.). Можно назвать это исключением, но мы стараемся дать людям возможность сделать решающий шаг первыми. Помогаем им сохранить лицо. Чтобы они сами пришли к нам и сказали: «Мы решили перевести сына в другую школу». Со своей же стороны мы только предупреждаем: в нашей школе не курят, не выпивают, не сквернословят… Кто-то, возможно, скажет — это личное дело каждого, вырастет — поймёт. Нет, это не просто вредные привычки, это — образ жизни. Однако высокие требования не значат, что мы не даём ребятам шанс. Детям нужно давать шанс. И ещё их нужно очень любить, чтобы изменить. Мы ни на ком не ставим крест заранее. Мы даём ребятам время на адаптацию, но, если кто-то не может преодолеть себя, мы его… не исключаем, нет, — предлагаем покинуть школу. А требования у нас действительно очень высокие. Вот этот (Хелле Валентиновна перебирает папки) курит. Этот — жестокий. А ещё хвастает: «У меня компьютер, машина». Эта — ленивая. Этот — опять жестокий, просто терроризировал одну девочку, обзывал матом, делал соответствующие жесты руками. Ужас. Этот — ленивый, очень много прогулял. Эта — проявляет повышенный интерес к мальчикам. Я и сама в юности была страшно влюбчивой. Но это не должно мешать учёбе. И не должно мешать мальчикам, которых ведь очень легко отвлечь… Этот — ужасно сквернословит. И курит. Знаете, у нас такое правило, если кто-то оскорбит нашего ученика даже где-то на улице, в трамвае, он не имеет права выругаться в ответ. Этот (госпожа Кельдер продолжает просматривать папки) … А-а, это очень грустно. Замечательный парнишка. Но родители не могут больше платить. Честно ему всё объяснили. Пришли ко мне забирать документы, спрашиваю, а почему сын не с вами. А он, отвечают, в машине остался, плачет…
***
Что ж, подведём итог? Частной школе сейчас очень трудно. Она испытывает колоссальный прессинг со стороны государственных структур, преодолевает существующее в обществе предубеждение. Какое может быть развитие, о каких перспективах можно говорить сейчас, если школа эта борется пока просто за выживание. Но она — и это общее мнение — должна существовать. Ведь есть дети, которым трудно учиться в огромных государственных школьных комбинатах. Есть дети, воспитанные мягкими, подверженные стрессам, дети, у которых сформированы ценности, которые имеют тягу к знаниям. Эти дети только страдают в тех огромных школах, где безумно шумно, где все вертятся, где тебя запросто могут столкнуть с лестницы… Я уже не говорю про то, что они, да и все остальные тоже, не получают там ни образования, ни воспитания.
Есть учителя, которых не устраивает система управления современной школой, при которой сверху задаются жесткие рамки — и содержательные, и финансовые. Есть учителя, которых угнетает невозможность свободного творчества в государственной школе.
Есть, наконец, родители, которые осознали необходимость качественного добротного образования. Которые лучше откажутся от поездки за границу во время отпуска или от лишнего выходного костюма, а может, даже мобилизуют родственников или влезут в долги, но соберут деньги детям на учёбу. Потому что знают: для них, детей, сейчас нет ничего важнее знаний, образования. Потому что это — их будущее, их статус, их положение в обществе, их круг общения, их личное счастье, наконец.
Вот для таких-то детей, родителей и учителей и работают сегодня частные учебные заведения. Уверена, в будущем их станет ещё больше — поскольку спрос на качественное образование растёт. А возможно, и государственные школы перенесут что-то из опыта частных в свои условия. И станут богаче и интереснее. Пока же, да не будут педагоги на меня в обиде, государственные школы по всем параметрам очень сильно уступают и Русской гуманитарной школе, и частной школе «Полилог», и, тем более, — Таллиннской школе менеджеров.
Вероника Маанди.
